class="p1">Программист Эдик Гасин громко разводился с женой. Звучали вопли, пошёл трещинами монитор компьютера, был изрезан в клочья свадебный костюм, подарок дяди из Америки. Тёщу-миротворца Эдик вульгарно послал на хер. Марина кричала, что так нельзя, что мама – это святое и неприкосновенное. Эдик парировал, отвечая, что святое не могло уродить на свет такое чудовище, как Марина. Стороны буквально сразу лишили себя шансов на малейшее примирение. Иногда в конфликт вмешивалась старшая дочь Людмила, но по телефону:
– Папа, прекрати третировать мать! Она говорит, что это невыносимо!
– А я говорю, что твоя мать – сука! Не будь сукой, Люся! Не будь такой, как твоя мать! Будь как я, как твой отец!
– Как ты, папа?! Таким же мудаком, как ты? Да не приведи Господь! И ты мне не отец! – орала дочка, а Эдик начинал рыдать прямо в трубку.
Друзья начали поиски невесты. Эдик выделялся не только внешностью и эрудицией, но и любовью к забегам наперегонки с зелёным змеем. На латышский национальный праздник Лиго (Янов день), или день солнцестояния, Гасина пригласил давний друг Денис. Компания собралась интересная. Директор гинекологического центра «Корни» Адольф Симкин с женой Розой, композитор-бисексуал Валдис Норкис с красивой любовницей, адвокат Ирина Дроздецка с юным бесполым ухажёром. Для знакомства с Эдиком Денис позвал Светлану Бояркину, бухгалтера с объёмной грудью и внушительным наследством, оставшимся после таинственного исчезновения её мужа, интеллектуала-спиртовика Анатолия. На лужайке перед домом Дениса накрыли длинный, широкий стол. Дорогой алкоголь соседствовал с голубыми пластиковыми салатницами и фарфоровыми тарелками мясной нарезки. У массивного мангала с крышей жарил шашлык и люля шансонье местного значения Лёня Кругосвет. Люди выпивали, закусывали и чересчур много говорили о политике и курортах. Эдика посадили специально напротив Светланы. Гостья подмигивала Гасину, охотно протягивала руку с бокалом, чтобы чокнуться. В нём золотилось испанское вино, в рюмке Эдика ждала встречи с раскалённым нутром ледяная водка.
– Друзья, а давайте от фоновой музыки к музыке настоящей, – поднял рюмку Денис и пультом выключил колонку. – Я хочу выпить за нашу Светочку и за её талант. А наша Светочка талантлива пением.
– Денис, ну, не надо. Ну, пожалуйста, – начала кокетничать Бояркина.
– Нет, нет, просим, – жеманно проворковал мультисистемный композитор Норкис.
– Очень просим, – поддержал уже изрядно пьяный Гасин.
– Светочка неоднократно завоёвывала призы фестивалей самодеятельной песни. У неё даже есть метроном, подаренный бардами Никитиными.
– Медиатор, а не метроном, – поправила Светлана.
Вихляя бёдрами, женщина направилась к своей BMW и вернулась с гитарой. Денис подмигнул Эдику. Послушай, мол, оцени, возбудись, овладей, стань счастливым не на миг. Светлана поправила очки, отпила из бокала и томно произнесла:
– Осенние улицы нашего города… шелест листвы, капли дождя, бьющие по черепичным крышам, дымка, окутывающая дома. И одинокий прохожий… Песня так и называется – «Прохожий».
– Это очень романтично, – улыбнулась жена Дениса Галя и выпила.
Шёл по улице прохожий,
Шёл как будто в никуда,
Был он Юрой иль Серёжей,
Не узнаем никогда…
– Деня, а ты же пел эту песню в прошлый раз. Разве нет? – перебил пение Гасин.
– Эдик, я пел про троллейбус. Помолчи, пожалуйста.
– Точно, бля! Простите. Точно! Про троллейбус. Светочка, продолжайте о прохожем и в никуда.
– С вашего позволения, начну сначала, – обратилась Светлана к присутствующим. – Итак, песня «Прохожий».
Было заметно, что Светлана занервничала.
Шёл по улице прохожий,
Шёл как будто в никуда,
Был он Толей иль Серёжей,
Не узнаем никогда…
– Так Юрой иль Серёжей или Толей иль Серёжей? Просто для меня это важно, – пробасил Эдуард. – Ещё Чехов говорил о необходимости автором точно понимать суть.
– Действительно. Я действительно сбилась. У меня есть два варианта этой песни. В одном – Юра, во втором – Толя.
– А зачем Юра, если есть Толя, или зачем Толя, если есть Юра? А-а-а… треугольник.
– Я продолжу с вашего позволения.
Стол замер. Норкис шептал непристойности на ухо своей юной спутницы, бесполый юноша без видимого удовольствия водил ладонью по ляжке адвоката Ирины.
Шёл по улице прохожий,
Шёл как будто в никуда,
Был он Толей иль Серёжей,
Не узнаем никогда.
Ну а может, был он Витей,
Или песня про Илью,
Вы меня, друзья, простите…
– За такую вот хуйню, – неожиданно выпалил Гасин и громко захохотал.
Кто-то тихо хихикнул, тёща Дениса вышла из-за стола, прошипев «ужас», ресторатор Борис закрыл лицо ладонью, чтобы окружающие не видели, как он давится от смеха.
– Светочка, простите бога ради. – Гасин встал и сложил ладони на груди. – Больше ни слова не пророню. И ваше здоровье.
– Если вам не нравится моё пение, я готова зачехлить гитару, – процедила Светлана.
– Ни в коем случае! Не позволю! Пойте, пойте, птичка, а я молчу.
– Эдику больше не наливать! – громко проговорил Денис.
– Я начну ещё раз, – оповестила Света и запела.
Первые два куплета Гасин не заметил, но сломался на третьем…
Как в него влюбилась с ходу
И рукой махала вслед,
Как узрела в нём породу
Тех, кого в помине нет.
– А припев будет? – поинтересовался Гасин, и Светлана, бросив злой взгляд, ушла в припев.
Он шагал по липкой хляби
И терял с пространством нить…
– И хотел какой-то бабе на ночь глядя засадить, – допел Эдик.
Светлана улыбнулась и несколько мгновений внимательно смотрела на Эдика. Может, пыталась понять, каков он на самом деле, что происходит в душе этого человека. Затем бардесса медленно встала из-за стола, резко занесла гитару за голову и что есть силы врезала Гасину по голове. Но била она не плашмя, а сбоку, наотмашь. Эдуард взвизгнул, резко накренился влево и локтем угодил в скулу флористке Ульяне Порейко. Цветочная фея гортанно завопила, схватила соседа за волосы и, не удержав равновесия, мощным весом завалила всю скамейку с сидящими гостями. Над зелёным газоном стелился русский мат с небольшими латышскими вкраплениями. Светлана укладывала гитару в багажник и громко выговаривала Денису: «Где же ты такого долбоёба нашёл? Знакомить его с женщинами – это преступление!» У веселья появился горьковатый привкус, который тут же залили пивом и напитками покрепче. К полуночи запылал костёр и зазвучали песни не об одиноких прохожих, а о похотливых латышах, которые в Янову ночь бегают за толстопятыми красавицами, чтобы совокупиться с ними под сосной или дубом, о Владимирском
